В который раз читаю финальную сцену Совета Элронда — и в который раз жуть берёт. Особенно когда уже знаешь, на что конкретно Гэндальф, Элронд и Арагорн обрекают Фродо, стараясь сохранить свои руки чистыми.
В лёгкой, едва ли не детской стилистике муравьёвского перевода эти отречения и это молчание «Могучих», эти рассуждения о миссии и роли личности в истории выглядят не просто страшными, а какими-то ирреально чудовищными.
В лёгкой, едва ли не детской стилистике муравьёвского перевода эти отречения и это молчание «Могучих», эти рассуждения о миссии и роли личности в истории выглядят не просто страшными, а какими-то ирреально чудовищными.
Вот диалог:
Не беспомощность, но немощь в каждой фразе: «не могут», «оно опасно», «неминуемо… переродится», «опасность угрожает», «страшусь»… — и тут же твёрдость речи. Что это? Немощь становится предметом гордости?
Чуть ниже маг скажет: «…Признать неизбежность опасного пути, когда все другие дороги отрезаны, — это и есть истинная мудрость… пусть безрассудство послужит нам маскировкой… Врагу… наверняка не придет в голову, что можно пренебречь властью над миром, и наше решение уничтожить Кольцо — поход в Мордор — собьет его с толку». И Элронд подхватит: «…Дорога на Мордор очень опасна, но это единственный путь к победе». Какие гладкие, со всех сторон обтекаемые фразы! «Признать неизбежность», «безрассудство послужит нам», «пренебречь властью», «наше решение», «единственный путь к победе» — всё инфинитивно-обезличенно, неконкретно и очень… безопасно.
Арагорн вообще не произносит ни слова — от стыда? от неумения складно врать?
Но вот кульминация Совета — сцена настолько жестокая в своей честности, что ей почти не веришь. Бильбо, глядя, как «Могучие» один за другим умывают руки, говорит, что готов идти в Мордор: «Я начал эту злополучную историю, и мой долг призывает меня с ней покончить». Гэндальф отвечает: «Да, мой друг… если б ты начал эту историю, тебе пришлось бы ее закончить», — и разражается монологом о «вкладе в историю», о том, что Бильбо — хороший мальчик, а так же о «смельчаках», которые, может быть, «вернутся назад». «…скажи — кого ты назвал смельчаками?» — спрашивает Бильбо, поняв, судя по всему, только то, что его личная казнь отменяется. «Тех, кто отправится с Кольцом в Мордор», — отвечает Гэндальф, явно не собираясь взваливать на свои плечи ношу ответственного лица. И вот тогда старый Бильбо, который только что утёр сопли всему Совету оптом, рявкает на него:
Ничего смешного в этом рассуждении «прахавцы» нет, каким бы разряжающим обстановку оно ни казалось. Оно на самом деле жуткое — страшнее, чем весь этот Совет: Бильбо — очень старый хоббит, он только что приготовился идти умирать и только что — о, спасибо тебе, добренький Гэндальф, поставивший на молодое мясцо! — воскрес. В этой его фразе — вся низость Совета, председатели которого с самого начала отлично знали, кто пойдёт на верную гибель, а кто вовремя свернёт с рокового пути. Знали — и развесисто трепались «за мораль», позабыв о старике, приглашённом только для того, чтобы без посредников рассказать свою историю.
Великое — в малом. Хочешь оценить господина или начальника — посмотри, как он ведёт себя со слугами или с подчинёнными. И вот в это очень древнее наблюдение Бильбо, не стесняясь, тычет мордами и Элронда, и Гэндальфа… да и всех остальных заодно, включая Арагорна (вот уж кто мог бы позаботиться о хоббите частным порядком: ведь именно Арагорна Бильбо выделял среди прочих). Бильбо эту пощёчину может себе позволить с полным основанием: в отличие от «Могучих», поражённых перспективой совокупления с Кольцом, зато гораздых точить лясы, он готов назначить себя жертвой — и имеет право требовать к своему немолодому организму соответствующего отношения.
Так что он всё это выкладывает как на духу… и тут наступает тишина, в которой нам демонстрируется могучее, безо всяких кавычек, хамство: все замолкают и начинают смотреть в пол, «предаваясь собственным мрачным раздумьям». Никто не произносит ни слова, однако формально Совет продолжается: отмашки к обеду Элронд не даёт. Элронд думает — и все думают, и никто не решается поддержать Бильбо хотя бы из жалости или просто вступиться за него перед Элрондом, потому что все думают. Решается судьба мира — и старик с его вполне физической, реальной немощью списывается в утиль и становится никому не интересен.
Неудивительно, что сразу вслед за этим Фродо понял, кому именно отведена здесь роль главного «смельчака». Тут и дебил бы понял, а уж кем Фродо никогда не был, так это дебилом.
И тогда он вызывается идти в Мордор — решение, даже отдалённо не связанное с размышлениями о будущем Средиземья. Он пойдёт туда не затем, чтобы спасти мир от Врага, а затем, чтобы сию же минуту избавить старого Бильбо от физических страданий и от горькой обиды на сильных мира сего. А ещё затем, чтобы все эти мелкие «Могучие», которых он по великодушию своему любит и жалеет, прекратили вести себя — и в принципе и в особенности по отношению к Бильбо — как свора подонков. Пусть Элронд скажет что-нибудь напутственное и распорядиться, наконец, насчёт обеда, пусть Гэндальф растопырит свои перья во все стороны и начнёт всех снова воспитывать, пусть Арагорн опять забряцает своей железякой — любой ценой: только бы остановить их сейчас, не дать им упасть ещё ниже.
…Позже, уже в пути, Гэндальф начнёт поучать Фродо: жалких тварей, дескать, надо жалеть, жалость, она, мол, основа основ и вообще возвышает.
Читать эти рассуждения будет смешно и гадко.
— Светлые Силы… — возразил Элронд, — не могут использовать Кольцо Всевластья… Могучим оно особенно опасно… Мы знаем, что если кто-нибудь из Мудрых одолеет Саурона с помощью Кольца, то неминуемо воссядет на его трон и сам переродится в Черного Властелина. Это еще одна важная причина, почему Кольцо необходимо уничтожить, ибо, покуда оно существует, опасность проникнуться жаждой всевластья угрожает даже мудрейшим из Мудрых… Я страшусь взять Вражье Кольцо на хранение. И никогда не воспользуюсь им в борьбе.
— Я тоже, — твердо сказал Гэндальф.
Не беспомощность, но немощь в каждой фразе: «не могут», «оно опасно», «неминуемо… переродится», «опасность угрожает», «страшусь»… — и тут же твёрдость речи. Что это? Немощь становится предметом гордости?
Чуть ниже маг скажет: «…Признать неизбежность опасного пути, когда все другие дороги отрезаны, — это и есть истинная мудрость… пусть безрассудство послужит нам маскировкой… Врагу… наверняка не придет в голову, что можно пренебречь властью над миром, и наше решение уничтожить Кольцо — поход в Мордор — собьет его с толку». И Элронд подхватит: «…Дорога на Мордор очень опасна, но это единственный путь к победе». Какие гладкие, со всех сторон обтекаемые фразы! «Признать неизбежность», «безрассудство послужит нам», «пренебречь властью», «наше решение», «единственный путь к победе» — всё инфинитивно-обезличенно, неконкретно и очень… безопасно.
Арагорн вообще не произносит ни слова — от стыда? от неумения складно врать?
Но вот кульминация Совета — сцена настолько жестокая в своей честности, что ей почти не веришь. Бильбо, глядя, как «Могучие» один за другим умывают руки, говорит, что готов идти в Мордор: «Я начал эту злополучную историю, и мой долг призывает меня с ней покончить». Гэндальф отвечает: «Да, мой друг… если б ты начал эту историю, тебе пришлось бы ее закончить», — и разражается монологом о «вкладе в историю», о том, что Бильбо — хороший мальчик, а так же о «смельчаках», которые, может быть, «вернутся назад». «…скажи — кого ты назвал смельчаками?» — спрашивает Бильбо, поняв, судя по всему, только то, что его личная казнь отменяется. «Тех, кто отправится с Кольцом в Мордор», — отвечает Гэндальф, явно не собираясь взваливать на свои плечи ношу ответственного лица. И вот тогда старый Бильбо, который только что утёр сопли всему Совету оптом, рявкает на него:
— Не разговаривай со мной, будто я несмышленыш! Кого именно ты имел в виду? По-моему, это, и только это, нужно решить на сегодняшнем Совете. Я знаю — эльфов хлебом не корми, только дай им вволю поговорить, а гномы привыкли терпеть лишения и могут неделями обходиться без пищи, но я-то всего лишь пожилой хоббит, и у меня от голода уже кружится голова. Так давайте назовем имена смельчаков — или сделаем перерыв на обед!
Ничего смешного в этом рассуждении «прахавцы» нет, каким бы разряжающим обстановку оно ни казалось. Оно на самом деле жуткое — страшнее, чем весь этот Совет: Бильбо — очень старый хоббит, он только что приготовился идти умирать и только что — о, спасибо тебе, добренький Гэндальф, поставивший на молодое мясцо! — воскрес. В этой его фразе — вся низость Совета, председатели которого с самого начала отлично знали, кто пойдёт на верную гибель, а кто вовремя свернёт с рокового пути. Знали — и развесисто трепались «за мораль», позабыв о старике, приглашённом только для того, чтобы без посредников рассказать свою историю.
Великое — в малом. Хочешь оценить господина или начальника — посмотри, как он ведёт себя со слугами или с подчинёнными. И вот в это очень древнее наблюдение Бильбо, не стесняясь, тычет мордами и Элронда, и Гэндальфа… да и всех остальных заодно, включая Арагорна (вот уж кто мог бы позаботиться о хоббите частным порядком: ведь именно Арагорна Бильбо выделял среди прочих). Бильбо эту пощёчину может себе позволить с полным основанием: в отличие от «Могучих», поражённых перспективой совокупления с Кольцом, зато гораздых точить лясы, он готов назначить себя жертвой — и имеет право требовать к своему немолодому организму соответствующего отношения.
Так что он всё это выкладывает как на духу… и тут наступает тишина, в которой нам демонстрируется могучее, безо всяких кавычек, хамство: все замолкают и начинают смотреть в пол, «предаваясь собственным мрачным раздумьям». Никто не произносит ни слова, однако формально Совет продолжается: отмашки к обеду Элронд не даёт. Элронд думает — и все думают, и никто не решается поддержать Бильбо хотя бы из жалости или просто вступиться за него перед Элрондом, потому что все думают. Решается судьба мира — и старик с его вполне физической, реальной немощью списывается в утиль и становится никому не интересен.
Неудивительно, что сразу вслед за этим Фродо понял, кому именно отведена здесь роль главного «смельчака». Тут и дебил бы понял, а уж кем Фродо никогда не был, так это дебилом.
И тогда он вызывается идти в Мордор — решение, даже отдалённо не связанное с размышлениями о будущем Средиземья. Он пойдёт туда не затем, чтобы спасти мир от Врага, а затем, чтобы сию же минуту избавить старого Бильбо от физических страданий и от горькой обиды на сильных мира сего. А ещё затем, чтобы все эти мелкие «Могучие», которых он по великодушию своему любит и жалеет, прекратили вести себя — и в принципе и в особенности по отношению к Бильбо — как свора подонков. Пусть Элронд скажет что-нибудь напутственное и распорядиться, наконец, насчёт обеда, пусть Гэндальф растопырит свои перья во все стороны и начнёт всех снова воспитывать, пусть Арагорн опять забряцает своей железякой — любой ценой: только бы остановить их сейчас, не дать им упасть ещё ниже.
…Позже, уже в пути, Гэндальф начнёт поучать Фродо: жалких тварей, дескать, надо жалеть, жалость, она, мол, основа основ и вообще возвышает.
Читать эти рассуждения будет смешно и гадко.
Комментариев нет:
Отправить комментарий