01 ноября 2008

О недокументированных свойствах Кольца, или Почему инструмент был объявлен Злом

Итак, Фродо идёт в Мордор, а у нас, поскольку мы уже знаем, чем всё кончится, на повестке дня вопрос: «Что именно сделали “Могучие” на Совете и в чём заключается главная пакость их молчаливого решения, которое вынужден был поддержать Фродо?»

Казалось бы, ответ очевиден: сильные мира сего отправили на верную смерть простого человека, ни разу не сильного, и даже не солдата, а вообще мирного жителя, которого во всяком нормальном обществе положено защищать, — фактически, заставили его искупать их собственную немощь. Но мне кажется, что главное их преступление не в этом, а в том, что они обрекли Фродо на уродство — подставили его «под Кольцо».

В реакции на Кольцо заключается разница между слабыми и сильными. «Могучие», когда шарахаются от Кольца, страшатся отнюдь не того же, чего следует опасаться обывателю, рискующему превратиться в убожество. «Могучим» убожество не грозит, и ими движет иной страх — страх «проникнуться жаждой всевластья», то есть, фактически, страх оказаться в условиях безграничных возможностей (как это, кстати, потрясающе перекликается с недавними моими размышлениями о том, что личная свобода многим мешает! Кстати, не исключено, что «общий информационный контекст», из которого я вынула эту мысль, содержался как раз под обложкой «Властелина колец», которого я именно в тот день решила перечитать. Это, впрочем, лирика). Стать рабами Кольца не их риск: они сильны и умеют подчинять себе сильные артефакты. Элронд, конечно, говорит об опасности переродиться в Чёрного Властелина, но понимать эти слова буквально не стоит: у Чёрного Властелина, прежде всего, иная природа, и уже одно это делает слова Элронда сколь угодно многозначными. Кроме того, у нас есть слово Галадриэль, которое она скажет Фродо в минуту откровенности, подкрепив его к тому же собственной соответствующей трансформацией: «я не сделаюсь Черной Властительницей! Я буду грозной, как внезапная буря, устрашающей, как молния на ночных небесах, ослепительной и безжалостной, как солнце в засуху, любимой, почитаемой и опасной, как пламя, холодной, как зимняя звезда, – но не ЧЕРНОЙ!» «Могучие», таким образом, избавлены от буквального перерождения: всё, чем они могут стать, овладев Кольцом, заключено в них самих.

А вот слабых Кольцо просто уродует, причём не только в переносном, но и в самом что ни на есть прямом смысле: вспомним, чем стал Смеагорл и какого «сморщенного карлика» увидел Фродо, когда показал Кольцо Бильбо.

Можно возразить: мол, всё, чем стали хоббиты, тоже было заключено в них самих. Ну, да, в каждом из нас есть и бездны, и высоты. Но возникает вопрос: за что боролись Светлые, если даже в процессе этой борьбы они без колебаний подталкивали обывателя к самому дну, причём с полным осознанием последствий? Сомнений нет, это вопрос о пресловутой слезинке ребёнка, ценность каковой весьма сомнительна. Но я сейчас не столько о качестве морали, сколько о её свойствах, а свойствами морали Светлых явились стремление не запачкаться и исповедание двойного стандарта: одной рукой отрекаясь от методов Чёрного Властелина в пользу собственной безопасности, они охотно поддержали те же методы рукою другой в ущерб лично «маленькому человеку». Ибо что есть содействие моральному разложению обывателя, как не метод Тьмы?

Во имя чего, вообще, велась эта война?

Когда Фродо покидал свой дом, он был чист. Наверное, самый большой его грех так и оставался воровством грибов у Бирюка в далёком детстве. К концу книги мы увидим человека алчного, истеричного, мнительного, высокомерного, жестокого и слабовольного (с проблесками, но ведь именно такого) — полную противоположность «ослепительной» Нечёрной Властительницы Галадриэли. Пусть это всё канет в прошлое, как только Кольцо расплавится в горниле Ородруина, но хотелось бы мне знать, куда это прошлое денется? Можно вычеркнуть многое из будущего, подобно тому, как вычеркнула всё та же Галадриэль, — но как исправить то, что уже не вернёшь?

Не об этом ли, не о том ли, что прошлое не возвращается, знали «Могучие», поспешно отрекаясь от Кольца? Сохранить девственность, остаться невинными, уберечься от искушений… Зачем? Чтобы спасти мир от Чёрного Властелина? Вздор, как ясно следует из слов всё той же Галадриэли, лучший способ избавить мир от Чёрного Властелина — это завладеть его Кольцом: «я не сделаюсь Чёрной Властительницей!» Тогда зачем? Чтобы оставить волю обитателей Средиземья свободной? Но ведь волю других стремился подчинить себе именно Чёрный Властелин, а как повёл бы себя на его месте иной «Могучий» — это ещё вопрос. К примеру, что мешает, провозгласив себя Властелином Колец и «неминуемо воссев» на троне этого самого Властелина, самостоятельно выбросить пресловутое Кольцо в Ородруин (явив, кстати говоря, превосходный пример свободной воли: моё Кольцо, хочу — и выбрасываю. Опять же, время эльфов и Мудрых уходит — очень удобный довесок к мотивации)? Кроме того, есть и другие «Могучие», и в случае «неправильного» поведения Властелина война может быть возобновлена в любой момент — ровно так же, как она оказалась возобновлена с Сауроном. Неубедительно, одним словом. Но зачем же тогда?

А я думаю, затем, чтобы избежать мучительного стыда после неизбежного прозрения. Жить в условиях неограниченных возможностей может только очень честный человек, потому что, если закрывать глаза то на одно, то на другое, в конце концов разучишься видеть и сами возможности. Однако честность требует признать поведение «Могучих» на Совете недостойным; честность требует признать, что Светлые не чураются методов Тьмы; честность требует признать, что и поднятая Светлыми на щит свобода воли — пустой звук, потому что де-факто она существует только для бессовестных «Могучих»; честность, словом, требует увидеть в себе то, что по привычке приписывается исключительно Врагу, и с грустью констатировать, что «сила Ночи, сила Дня — одинакова фигня». Где-то в глубине души все Светлые прекрасно это знали: того и паслись, что из глубин знание вылезет наружу, заставив их совершенно по-человечески краснеть и прятать глаза при одном воспоминании о старике, который жаловался в пустоту на голод и плохое самочувствие. Сколько их было, таких стариков: в Первую эпоху, во Вторую, в Третью?..

…Фродо идёт в Мордор: через Раздол, через Лориэн — ценою собственного превращения в урода спасать «Могучих» от превращения в людей. Время эльфов и Мудрых воистину кончалось, и о том, что оно может кончиться в другом смысле, сами эльфы и Мудрые старались не думать.


2 комментария:

  1. Да, конечно... Это же "христианское произведение".

    ОтветитьУдалить
  2. А вот спорный вопрос. Факт, что Толкиен был католиком и, судя по всему, весьма серьёзно относился к своим религиозным обязанностям. Но я бы не рискнула назвать его произведение христианским: в ВК нет мессии, хотя есть тема мессианства -- вот такой парадокс. Кстати, это именно то, что выгодно отличает книгу Толкиена от произведений его последователей и подражателей: вот у них, да, в каждой книге мессия. А у профессора только тема.

    И кстати, это совершенно закономерно. То есть когда Толкиен определялся с ролью Фродо, он исходил из логики характеров, событий и мира, а не из своих прихотей. Мессия там просто невозможен, поскольку в нём элементарно нет нужды: мир Средиземья нацелен на технологический, а не на философский путь развития. Недаром даже главная война ведётся вокруг артефакта, а не вокруг идей. По сути, об идеологии Саурона мы вообще ничего не знаем. Известно, что он хочет "поработить", "подчинить", "сковать", "лишить воли", -- но мы не знаем, чего ради, за исключением самоудовлетворения, и вынуждены констатировать, что Саурон -- это не более, чем мегаманьяк из серии "Спасайся кто может!" Мессия в такой обстановке не нужен, избыточен и вообще алогичен. Нужен более или менее надёжный исполнитель -- именно им и становится Фродо.

    А вот тема мессианства, действительно, есть: её не может не быть, потому что с самого начала повествования к ней апеллирует культурный багаж как читателя, так и самого писателя -- слишком много перекличек, чтобы мы могли абстрагироваться от неё и воспринимать события ВК глазами жителей Средиземья, не знавших самого феномена мессианства (спасение-то им требовалось -- не важно сейчас, на самом деле или только со слов "Мудрых", -- а вот в новом завете -- хоть в политическом, хоть в этическом -- нужды не было никакой абсолютно). Отсутствие мессии подчёркнуто в книге совершенно прямо (другое дело, что, скорее всего, неумышленно): Толкиен разделяет даже формальные признаки мессии, так что спасать мир у него отправляется один, а быть помазанным на царство суждено другому.

    Но показательне всего то, что Свет побеждает не силой духа, а благодаря чистой случайности. Вот это, как ни верти, уже едва ли не антихристианский мотив.

    Кстати, если вы читали письма Толкиена, то, может быть, знаете, что он пытался писать и продолжение ВК -- в нём действие должно было развиваться в период правления сыновей Арагорна. Но писатель бросил эту затею, потому что освобождённый от Саурона мир, представший его воображению, оказался удручающе грязен: заговоры, интриги, вандализм... -- писать об этом было тошно, просвета не было и быть не могло (со Злом можно сражаться, только когда оно чётко персонифицировано, а Толкиен был писателем рыцарского романа и хотел писать именно о борьбе со Злом), так что новая сказка не родилась.

    И это, кстати, тоже показательно.

    ОтветитьУдалить