Ещё чуть-чуть о «Ямато» с точки зрения матчасти

Очень жаль, но русскоязычного фандома «Ямато», похоже, нет. А зря. Тема роскошная, на самом деле, и наиграть на ней можно очень и очень много.

Вот, взять, например, историю любви Ушидо и гейши (которая, напоминаю, в то время, как «Ямато» отважно шёл на расстрел, собиралась в Хиросиму — тоже, фактически, на тот свет, только тогда это было неочевидно). Давайте вспомним их диалог во время последней встречи. К счастью, именно в этой сцене надмозг, если верить субтитрам, оказался тверёзым, так что интересующий нас эпизод можно просто посмотреть:

Наглядно, в целом. Для русского человека начала XXI века, скорее всего, так и вообще нормально. А что, собственно, такого? Он — моряк, она — гейша, они друг друга любят. Если б не Хиросима, прожили бы всю оставшуюся жизнь душа в душу (он-то выжил) и горя бы не знали. Вполне? Вполне.

А вот теперь оцените истинную силу связывающего их чувства и откройте для себя ещё одну грань личности Ушидо. Цитирую большой отрывок из книги «Одиссея самурая» авторства Хара Тамеичи. Хара Тамеичи, если кто не в курсе, был командиром крейсера «Яхаги», который сопровождал «Ямато» в его последнем походе и разделил его судьбу (сам Хара чудом уцелел).

Мне было уже 26 лет, и я занимал должность штурмана новейшего эскадренного миноносца. […]

Однажды вечером в одну из пятниц я и два других офицера решили провести время в уютном ресторанчике… на окраине Куре. Мы вызвали трех гейш, каждая стоила иену в час. […]

[…] Когда мы уходили, одна из гейш шепнула мне: «Лейтенант, приходите завтра вечером один и вызовите меня снова. Меня зовут Утамару. Пожалуйста, запомните». Эта миловидная гейша была самой молодой и хорошенькой из трех. Я взглянул в ее влажные глаза и кивнул.

Вечером следующего дня я пришел в этот ресторанчик один и вызвал Утамару. […]

[…] Через два дня я пришел туда снова, уже ощущая себя серьезно влюбленным. В течение двух недель я прокутил все свое месячное жалование.

Узнав об этом, Утамару встревожилась: «Ты не должен отчаиваться. Сними какую-нибудь скромную комнату в городе, куда бы я могла приходить, и тебе не придется тратить деньги».

Я последовал этому совету на следующий месяц, когда эсминец вернулся в Куре из обычного учебного плавания. Сняв комнату, я пришел снова в этот ресторан, вызвал Утамару и сообщил, что «береговая база» готова. Честно говоря, я очень сомневался, что она придет ко мне.

Однако, к моему великому удивлению и радости, Утамару появилась в снятой мною комнате уже на следующий вечер. Не было ничего чудеснее, чем остаться с ней наедине. Все остальное казалось совершенно ничего не значащим. В самом деле, я ведь даже не знал, какую огромную жертву принесла Утамару, чтобы прийти сегодня ко мне. Я полагал, что она просто отказалась ради меня от своего обычного вечернего заработка, и дал ей пять иен, чтобы не вводить ее в лишние долги. В действительности же хозяин заявил ей, что если она собирается обслуживать какого-то заказчика вне ресторана, то плата должна быть двойной, то есть две иены в час. Не желая говорить мне об этом, она доплачивала разницу из собственного кармана, и в результате наших свиданий ее долг хозяину рос как снежный ком.

Я ничего не знал об ее отчаянной ситуации, а вскоре начались неприятности и у меня самого. Каждый месяц я тратил свое жалованье до последней монетки, ни о чем особенно не беспокоясь. Я был молод, любил прекрасную девушку и пользовался всеми радостями, которые людям предоставляет молодость.

Как-то октябрьским вечером 1926 года я собрался сойти на берег, но рассыльный неожиданно доложил, что меня вызывает к себе командир эсминца. Когда я прибыл в его каюту, командир бросил на меня такой взгляд, что у меня по спине пробежали мурашки.

«Лейтенант Хара! — сказал он. — Присядьте. У меня к вам серьезный разговор».

Я сел, недоумевая, что за серьезный разговор он хочет со мной вести.

«Вы уже достаточно давно служите, — начал командир, — и, конечно, понимаете, что у нас, на эсминцах, в отличие от крупных кораблей, мы все живем одной семьей. Поэтому я, как командир, должен быть знаком и с вашими личными проблемами, чтобы вовремя дать нужный совет. Вы согласны с этим?»

«Конечно, командир», — отвечал я.

«Хорошо, — продолжал он. — Я не собираюсь вмешиваться в вашу личную жизнь. Вы молоды, не женаты и имеете право наслаждаться своей молодостью. Но вам не кажется, что вы зашли слишком далеко?»

«В чем?» — не понял я.

«В ваших отношениях с гейшей, — пояснил командир. — Я никогда не имел ничего против, если мои офицеры время от времени посещали гейш. И сейчас ничего не имею против. Но жить с гейшей — это уже слишком! Немедленно прекратить! Сколько вам сейчас лет?»

«16 числа будет двадцать шесть», — пробормотал я.

«Почему вы до сих пор не женаты? Вы ведь жених хоть куда! Тысячи самых респектабельных семей почли бы за честь иметь такого зятя, как вы!»

«Конечно, командир, — уныло ответил я. — Но мне кажется, что жизнь младшего офицера не очень приспособлена для брака. Я даже никогда об этом серьезно не помышлял».

«Вы собираетесь и дальше жить с гейшей?» — спросил командир.

«Да, — промямлил я. — Собираюсь».

«Идиот! — Заорал командир. — Никак не думал, что имею дело со слабоумным! Вы, что, рехнулись? Или не понимаете, что вас вышвырнут с флота за сожительство с гейшей? Или вы полагаете, что у нас, в Императорском флоте, терпят такие вещи?»

«Простите, господин капитан 3 ранга, — попытался возразить я, — но моя Утамару, поверьте мне, девушка с хорошей репутацией. Если запрещено с ней сожительство, то я буду просить разрешения жениться на ней».

«Такого разрешения вам никто не даст, а карьеру свою вы погубите окончательно, — отрезал командир. — Вам, наверное, будет интересно узнать, что я получил письмо от хозяина вашей гейши. Вы хотя бы знаете, что из-за вашего легкомыслия эта девушка задолжала заведению уже 2000 иен? Офицер не может вести себя подобным образом! Или меняйте свой образ жизни, или уходите с флота! Мне противно даже с вами разговаривать! Убирайтесь!»

Я выскочил из его каюты потрясенным до глубины души, впав немедленно в состояние глубочайшей депрессии и совершенно не представляя, что делать. Как я ни ломал голову, решить проблему мне было не по силам. Кроме того, нужно было срочно достать денег, чтобы покрыть долг Утамару. Наконец, я решил обратиться за советом и помощью к своим братьям.

Братья ответили быстро, и их резкие письма показали, что они возмущены моим поведением не меньше, чем командир. Но, тем не менее, каждый прислал мне по несколько сотен иен. В сопровождающих письмах каждый добавил, что рассчитывать на большее в деле «ликвидации последствий моей постыдной жизни» я не имею права. Оба предупредили, что отрекутся от меня, если я раз и навсегда не прекращу свое аморальное поведение.

Наиболее трудной частью этой печальной истории, естественно, был мой последний разговор с Утамару. Она была совершенно спокойна и на прощание сказала:

«Я никогда даже и не мечтала стать невестой или женой морского офицера. Я подчинялась только своим желаниям и чувствам и одна отвечаю за все, включая и то, что влезла в такой долг. И те несколько месяцев, что мы были вместе, навсегда останутся самыми счастливыми в моей жизни».

То есть, в общем, даже если сделать скидку на то, что Ушидо был всего-навсего старшиной, а никаким не офицером, в эпизоде с гейшей получается аморалка — клейма негде ставить. Причём я думаю даже, что и скидка тут выйдет скорее номинальная, чем фактическая, поскольку старшину Ушидо во многом уравнивал с лейтенантом Хара статус корабля, на котором он служил. «Ямато», эта «гордость королевского флота», вряд ли мог позволить своим матросам уподобляться простым смертным, и наверняка на них лежало множество обязанностей по охране репутации ВМФ.

Однако в целом поведение Ушидо, если судить по мемуарам, вполне укладывается в рамки поведения молодого моряка тех лет, и рассуждать тут много, в общем, не о чем.

А вот поведение гейши каноническим отнюдь не выглядит, и, таким образом, перед нами встаёт обычная для любого фандома задачка — обоснуй. В данном случае обосновать следует поведение женщины, а именно тот факт, что она едва ли не потребовала от Ушидо жениться на ней.

Так вот, я бы, например, с удовольствием прочла хороший фик на эту тему (и можно даже не один). Хороший — это в данном случае такой, в котором поведение гейши было бы обосновано не только исторически убедительно, но и художественно правдиво.