«Божественный ветер»

Камикадзе накануне последнего вылета (кликабельно).
Фото из загашника, к книге отношения не имеет
По следам «Ямато» вкурила сабжевый трактат за авторством Иногути Рикихей и Накадзимы Тадаси. Ниже изложу самое основное — тезисно и местами, возможно, непонятно для людей, книгу не читавших. Таким людям заранее приношу извинения: мне сейчас важно записать кое-какие мысли, а оформлять их в более или менее увлекательный свод… ну, на мой взгляд, авторы этого попросту не заслужили.

Низачот авторам.

Во-первых и в-главных, совершенно не раскрыта тема «недобровольного вступления» в корпус специальных атак. Уклониться от упоминания этой проблемы Иногути и Накадзима не смогли, как ни старались, следовательно, остра она была чрезвычайно. Однако посвящено ей в общей сложности от силы три абазаца.

Я охотно верю, что в октябре 44-го, ещё до финального разгрома японского флота, у отдельных военнослужащих Японии были некоторые (пусть даже и кривые, с точки зрения всякого другого человека) основания считать тактику использования камикадзе целесообразной. Я даже верю, что эти основания служили аргументом для тех, кто не видел в смерти на поле боя заветной цели, но искренне желал победы Японии. Однако в дальнейшем, особенно к лету 45-го, когда исход войны был предрешён окончательно, ни о какой целесообразности не могло уже идти и речи, таранные атаки превратились в чистое самоубийство ради самоубийства. Не понимать этого могли только фанатики, но вот именно фанатикам дополнительные аргументы и не требовались.

Мне кажется, что симпу постигла участь многих исключительных тактик: идеологи движения оказались развращены количеством добровольцев и перестали задаваться вопросами этического свойства.

Парочка цитат, раскрывающих суть насильственного зачисления в ряды камикадзе.

Страница 156:

Люди, бывавшие на нашей авиабазе, часто спрашивали меня: трудно ли отдавать приказ на вылет пилотам корпуса специальных атак? На такой вопрос очень сложно ответить, так как очень сложен сам вопрос. Он очень тяжел и имеет множество аспектов. Отдать приказ на вылет пилоту-камикадзэ было равносильно тому, что приказать: «Иди и умри в бою!» Если бы приказ противоречил желаниям пилотов, он был бы неописуемо жесток. Я не мог бы отдавать приказы, если бы считал, что люди не могут выполнить их.

Страница 207:

На Филиппинах и на Формозе корпус состоял исключительно из добровольцев, их боевой дух был исключительно высок, они просто горели энтузиазмом. Кроме того, в первые дни существования камикадзэ перед корпусом стояла четкая цель — переломить ход битвы в пользу Японии. Сохранялись определенные надежды, что эта чрезвычайная тактика принесет успех. Но теперь огромные соединения В-29, взлетающие с Марианских островов и с материкового Китая, систематически бомбили Токио, Осаку и другие крупные японские города. Эти налеты открыли уже не только перед солдатами, но и перед гражданским населением все ужасы войны.

Чтобы как-то выправить критическую ситуацию, не оставалось ничего иного, как продолжать и наращивать атаки камикадзэ. В таких условиях система добровольной записи в корпус, существовавшая раньше, явно не соответствовала новым требованиям. Армейское командование начало оказывать давление, хотя и не слишком явное, вынуждая летчиков становиться «добровольцами» , поэтому вполне понятно, что изменение обстоятельств привело к изменению поведения людей.

Многим из новичков сначала не просто не хватало энтузиазма, более того, они откровенно возмущались положением, в которое их поставили. Для одних это заканчивалось через пару часов, но другим, чтобы успокоиться, требовались дни и недели. Но после того, как раздражение и обида проходили, пилоты начинали испытывать душевный подъем. Затем, когда происходило обретение мудрости и дух полностью очищался, люди понимали, что они живут ради смерти и обретают бессмертие.

Фактически, командиры смертников были озабочены исключительно сохранением своего душевного равновесия. Никаких особенных фокусов для этого не требовалось, а требовалось только добровольное согласие пилотов на самоубийство. При таком подходе к вопросу проблем не могло возникнуть в принципе: человека достаточно довести до полного безразличия к собственной судьбе — и он согласится на что угодно. Для народа, веками культивировавшего ничтожество отдельно взятой личности, задачка, в сущности, плёвая. Именно так и стали поступать с людьми, без вины приговорёнными к смерти, когда количество добровольцев пошло на убыль.

Авторы книги дипломатично называют эту практику обретением мудрости и полным очищением духа — так, словно бы окружающие не принимали в этом «очищении» никакого участия и всё зависело от одного лишь обречённого собственной персоной. Они никак не описывают этот процесс, никак не комментируют его и вообще стараются по возможности избегать этой темы. В результате создаётся впечатление, что книга написана наполовину и что вторую половину читателю предлагается дописать самостоятельно.

Это всё, повторяю, во-первых и в-главных, а есть ещё и относительно второстепенные замечания.

Так, книга, несмотря на заявление авторов о том, что её следует рассматривать как «просто описание и памятник отважным людям», представляет собой настойчивую попытку романтизации таранных атак, предпринятую в ответ на критику здравомыслящих людей как в Японии, так и по всему миру. Если нет, то остаётся непонятным, почему гг. Иногути и Накадзима ни разу не задаются вопросом о существовавших альтернативах, ни разу не пытаются анализировать действия командования, зато сплошь и рядом восхваляют адмирала Ониси — «отца» камикадзе — и его ближайших соратников. Полёту на тот свет адмирала Угаки посвящена целая отдельная главка, в которой Угаки представлен как герой, поражающий облое чудище, а о том, что его эпохальная «таранная атака» оказалась в действительности атакой бабочек на голых скалах, мы узнаём только из маленького комментария: «в американских документах нет никаких упоминаний об атаках камикадзэ 15 августа 1945 года».

«…мы ни в коем случае не утверждаем, что одобряем решения и действия адмирала Ониси. Это очень больной вопрос, мог ли он сам оправдать собственные действия. Вопрос слишком сложный, и не следует искать ответ на него на страницах этой книги», — заявляют авторы в предисловии, однако с первых же страниц книги начинают восхищаться как личностью Ониси, так и всем, что к этой личности прилагалось, вплоть до предсмертного стихотворения. «…после смерти адмирала Ямамото он остался ведущим японским специалистом по морской авиации. И в этом качестве его жизнь и смерть являются примером для подражания, выдержанным в лучших традициях Императорского Флота», — что это, если не утверждение тактики таранных атак как примера для подражания? Ведь именно в качестве ведущего японского специалиста по морской авиации Ониси и выступал, когда внедрял симпу сначала на Филиппинах, а потом и повсеместно.

С другой стороны, говоря о критиках камикадзе, авторы заявляют, что зарубежная критика «является схоластической», а японская исходит в основном от «слабо информированных людей», «со стороны» наблюдавших «жестокий кризис». Остаётся непонятным, что имеется в виду под выражением «наблюдавшие со стороны»: эмигранты? люди младшего поколения? члены императорской фамилии? Ведь остальные японцы были вовлечены в упомянутый кризис самым непосредственным образом.

Особенно смешно читать такие заявления на фоне приведённых высказываний адмирала Судзуки. По-видимому, он был наиболее слабо информированным человеком, а кризиса в глаза не видел, иначе не написал бы, что «атаки камикадзэ… стали ясным доказательством… страха перед поражением и неспособности изменить ход войны другими средствами».

Не может так же не изумлять убожество аргументов, к которым прибегают Иногути и Накадзима. Например, оппонируя вышеупомянутому Кантаро Судзуки, авторы пишут: «Все, что сказал адмирал Судзуки, является чистой правдой. И все-таки мы не можем согласиться с тем, что он предлагает. Может, мы и предпочли бы последовать его рекомендациям относительно того, что следует делать хорошему командиру, однако чрезвычайные обстоятельства делали использование обычной тактики бессмысленным». Апелляция к неким чрезвычайным обстоятельствам прошивает всю книгу насквозь, как буквально пулемётная очередь, и оправдывается ими всё, вплоть до отсутствия активности головного мозга. Понять же, в чём эти чрезвычайные обстоятельства заключались, не представляется возможным ввиду отсутствия не только их сравнения с любыми другими, но даже и мало-мальски внятного изложения их чрезвычайной сути. Вот настолько они, по-видимому, были чрезвычайными — ни в сказке сказать, ни пером описать.

Это то, что касается самого талмуда. Но меня, как русскоязычного читателя, занимает ещё вот какой вопрос: почему из всего массива изданной в Японии литературы о камикадзе (а наверняка такой массив имеется) для перевода на русский язык была выбрана именно эта — весьма одиозная (я бы даже сказала тенденциозная) и к тому же очень старая (1957 года издания) — книга? Это ведь не мемуары (несмотря на то, что работа вышла под обложкой мемуарной литературы). Это самая настоящая агитка в оправдание практики человеческих жертвоприношений. А я бы, например, с гораздо б́ольшим интересом прочла работу того самого г. Итиро Оми, который упомянут на стр. 251 в связи с тем, что на протяжении 4,5 лет ездил по стране и собирал свидетельства рядовых участников событий. И ту работу адмирала Судзуки, которую критикуют авторы «Божественного ветра», я бы тоже не отказалась прочесть. Но вот вопрос: где они, эти работы? Почему вместо фактов и их анализа нам подсовывают доктрину в упаковке воспоминаний?

Вот этот вопрос меня очень интересует. И очень жаль, что ответ на него мне не дадут ни издательство АСТ, ни переводчик А. Больных.

ЗЫ. Редактор, убей сибя апстену срочно.

ЗЗЫ. Пользуясь случаем, пиарю сайт «Военная литература», в библиотеке которого я откопала сабжевую книгу.