«Herr Mannelig»: почему разбежались эльфы

Тема нашей сегодняшней беседы — старинная шведская баллада «Herr Mannelig». В разных вариациях на разных языках она выложена в ЖЖ и в ли.ру (за ссылки спасибо Холмогоровой). Воспроизвожу сюжет баллады кратко и прозаически.

Garmarna. Herr Mannelig

Однажды ранним утром горный тролль женского полу обратился к рыцарю Маннелигу с предложением руки и сердца. В комплекте с рукой и сердцем рыцарю в четырёх строфах предлагались так же (согласно английскому тексту, ибо по-шведски я, увы, ни бельмеса, а по-русски с рыцарем, как я поняла, говорят переводчики, а не тролль): дюжина лошадок на вольном выпасе в районе тенистого луга; дюжина хайтековских мельниц (жернова — отборная латунь, колёса — чистое серебро, страховка); позолоченный меч с гарантией, а также рубашка — новая, понтовая, реглан, чистый шёлк и к тому же сделанная с применением нанотехнологий. Рыцарь тролля вежливо выслушал и ответил в том смысле, что его всё устраивает, но не хватает самой малости: тролль не баба, и родня ему черти. Троль, соответственно, очень огорчился. Конец баллады.

Тут у меня мысль раздваивается, потому что этот сюжет выплыл в моей ленте за последние пару недель дважды. Первый раз — вот тут, в виде осмысления «Русалочки» Андерсена. «Русалочку» я в детстве ниасилила, потому что вообще Андерсена ниасиливала, как ни старалась, и, за вычетом «Снежной королевы», которая, по-моему, шедевр, из его наследия не помню ни хрена. Очень христианский сказочник, наверное. Ну, да не суть.

Суть в тенденциях: когда разных (и часто даже не знакомых друг с другом) людей начинают волновать одни и те же темы, это «ж-ж-ж» никогда не бывает спроста. Подобные вещи всегда служат идентификатором социального заказа.

И вот тут уместно задаться вопросом, что заказывается в данном случае?

Это первое ответвление мысли, и над поставленным вопросом вы можете подумать самостоятельно.

Второе ответвление — это трактовка сюжета на русском языке. Давайте посмотрим, как разные переводчики передают момент встречи тролля с рыцарем и начало речи тролля.

Степан Печкин

«…Рыцаря поймала троллиха с гор
И такие завела речи:

Маннелиг, Герр Маннелиг, женись на мне!..»

Елена Ханпира

«…Принцесса горных троллей грузно выбралась на свет,
Ее голос глух был и вкрадчив:

- Сэр Маннелиг, сэр Маннелиг,
Не женишься ль на мне…»

Группа «ЧУР» (точное авторство перевода пока не знаю)

«…Раздался девы-тролля тихий нежный глас
Сладко рыцарю так говоривший

Герр Маннелиг, Герр Маннелиг, супругом будь моим…»

Наталья Холмогорова

«…Троллиха к рыцарю в спальню вошла
И замерла у постели.

- Герр Маннелиг, герр Маннелиг,
Женись на мне, женись на мне!..»

Что мы с изумлением тут видим? Во-первых, место встречи: непонятно, где происходит действие. Мы и впрямь не знаем этого. Во всяком случае, английский вариант, с которого, я уверена, делалось как минимум большинство наших переводов, о месте встрече ничего не сообщает, там говорится просто:

«…The mountain troll proposed to the fair squire
She had a false deceitful tongue

Sir Mannelig, Sir Mannelig won't you marry me…»

То есть «горный тролль обратился к рыцарю с предложением руки и сердца и начал обольщать его следующими коварными речами: “Товарищ Маннелиг, а чтоб тебе на мне не жениться?..”»

И вот тут мы натыкаемся на вторую интересную особенность текста. Тролль безо всякого «превед», «извините, пожалуйста» и даже «здравствуйте, я — тролль» предлагает какому-то Маннелигу (кстати, откуда тролль знает, как этого рыцаря звать?) стать его (фсмысле, тролля) мужем. Ну, представляете себе ситуацию, да? Спите вы, предположим, сладко или идёте, там, куда-нибудь по лесу, а тут — раз! — тролль: «Мужик, тебе жениться на мне не впадлу?» Странновастая ситуация, прямо скажем. Особенно с учётом того, что нам о месте действия, повторяю, ничего не сообщается.

И знаете, что я в связи со всем этим думаю? Я думаю, что этот мужик (фсмысле, рыцарь) уже… э… выражаясь по-холмогоровски, разделил с этим троллем ложе. Причём много за то, что неоднократно.

И ложе делили они, кстати, в доме этого рыцаря или же на нейтральной территории, на что имеется вполне чёткое указание в английском тексте: «The mountain troll ran out the door» (это уже после того, как рыцарь послал его в пешее эротическое путешествие). С какой бы, спрашивается, стати, троллю выбегать за дверь, если дело происходит в его собственном логове, верно? То есть картина получается следующая. Рыцарь — соблазнённый сам или соблазнивший, не важно, — переспал с троллем, после чего тролль наутро, когда запели птички… Кстати, он, не чета нынешним бабам, даже не стал взывать к порядочности рыцаря, а просто сделал деловое предложение и потребовал внятного ответа: да или нет. Рыцарь тоже лукавить не стал: типа, нафиг ты мне сдался, нежить? Мол, вроде того, что ебля еблей, а тапки врозь. На том и распрощались, не держа друг на друга зла.

Мне кажется, что древние понимали эту песню именно в том смысле, что плотская связь человека с нежитью неизбежно ограничивается блудом. А какую ещё мораль можно извлечь из этой басни? Не продавай христианскую душу за злато? Но тролль и не требует душу, он хочет всего-навсего посвящения, узаконения, превращения блуда в таинство. К тому же нигде в Новом Завете не говорится, что брак с нехристианином запрещён. Наоборот, история христианства на том и строилась, что мужья и жёны обращали своих языческих супругов в веру. Так что, с точки зрения мессианства и сохранения души рыцаря, предложение тролля выглядело вполне приемлемо.

И речь тут поэтому идёт именно о физических (не моральных!) границах допустимого в отношении с нечистью: ебля — возможна, хоть и порицается; брак — уже невозможен, даже если хорош с моральной точки зрения. Невозможен не потому что священник не повенчает (попы — те ещё фокусники), а потому что таинство не будет иметь силы.

Не торжество христианской веры, а параграф новозаветного закона — вот что в этой песне содержится. Язычникам в доступной им форме объясняли, что их связь с горными, лесными и прочими духами отныне несчитова и силы не имеет. И баллада поэтому не о правильности поступка рыцаря, а о новом статусе, условно говоря, эльфов.

Кстати, тут мы наблюдаем ещё одну культурную особенность, а именно совмещение христианских и языческих положений: предъявленный нам вариант христианства не отрицает языческие сущности, не утверждает, что тролли — сказка, а всего лишь обозначает их место в картине мироздания. Так тролль получает «должность» беса со всеми вытекающими последствиями.