Резюме несостоявшейся беседы

Ну, вот, прочтя «Конец детства» Кларка, я поняла наконец, отчего считаю книги Стругацких плохими. Я думала, что мне для обоснования своего отношения к ним придётся писать телегу за телегой, но всё оказалось намного проще, и я могу просто подытожить.

Кроме неизбывной рефлексии — нашей национальной эмблемы — в книгах Стругацких нет ничего своего. Идеи, мысли, темы и проблемы (и даже во многом интонации) — всё это не Стругацкими рождено и не Стругацкими оформлено. В одном-единственном «Конце детства» Кларка (1953 г., на минуточку) — книге, кстати, откровенно скучной и безобразно наивной, по нынешним меркам, — сведены едва ли не все прочитанные мною когда-либо произведения наших т.н. лучших фантастов, за исключением — удивительно, правда? — «Понедельника…» и «Трудно быть богом» (а я-то ещё всё думала, почему именно эти книги кажутся мне вполне приличными, хотя казалось бы). Во всяком случае и «Пикник…», и «Град…», и «Хромая судьба» со всеми её «Лебедями», и ХВВ, и даже «За миллиард лет…» — все они угадываются в «Конце детства» без малейшего напряжения головного мозга, просто как есть, и закрываешь книгу ты в полной уверенности, что асилил всё собрание сочинений Стругацких разом. Перевод Норы Галь становится последним штрихом в этой издевательской для наших мэтров картине.

Люди, я в ахуе. Но я в ахуе не от собственно увиденного, нет, а оттого, что мне, человеку, не считающему себя любителем Стругацких и вообще фантастики (вот, например, Кларка я до сегодняшнего дня просто даже ни разу не открывала), совершенно очевидно то, о чём молчат т.н. любители Стругацких и вообще фантастики. Почему они молчат? Они что, слепы? Или прямое заимствование проблем, идей и тезисов считается признаком хорошего тона и подразумевается по умолчанию? Или литература сильна аккурат повторением одного и того же в разных декорациях? Давайте тогда считать верхом творческого мышления попугайку Врочека про Сирано. Почему Стругацким можно, а Врочеку нельзя?

Или для фантастики, в отличие от всей остальной литературы, подобные заимствования не имеют значения, а имеет значение только плач над очередной загубленной судьбой? Но зачем тогда называть книги, в которых главное — плач, романами, повестями и рассказами? Давайте называть их как в старину, плачами — вполне внятный и честный лирический жанр без претензий на оригинальность мысли.

Называть фантастическими я бы такие плачи, конечно, не стала, но плачами по несуществующему поводу — почему бы и нет? По-моему, это название вполне отражает всё то, что писали Стругацкие и что пишут сегодня идущие по их стопам.

Читать дальше...

Свернуть

О-ло-ло, пыщь, пыщь!

Вот это пишет человек, который не пропустил на моей памяти (т.е. с осени 2004 г.) ни одну «Грелку». Если пропустил какую-то, приношу извинения, на общем фоне азарта эта мелочь потерялась.

Постинг по ссылке, на самом деле, рекурсивный: он о самом авторе (если сравнивать его с нормальными писателями), о «Грелке» в принципе (по отношению к нормальной же литературе) и о современной фантастике в принципе же (по отношению ко всё той же нормальной литературе).

Сейчас смешно вспоминать о том, как пять лет назад я спрашивала автора постинга, на кой чёрт ему этот биатлон. Автор мне ещё тогда, помнится, любезно ответил. Вот такая история. Сам рванул на спортивную лыжню одним из первых — а теперь вопит дурным голосом, что спортсмены житья не дают. Сам себя считает, по-видимому, «суровым бородатым мужиком» и ниибацо охотником. Если же нет, то непонятно, к чему весь этот кипеж.

Бонусом — отрывок из повести Бориса Алмазова «Самый красивый конь» (Карина, вы её наверняка читали. Если нет, восполните пробел, оскоромьтесь. Это нормальная литература, да):

Кого хорошо дразнить, так это Ваську Мослова. Выбрали его председателем, так он теперь ходит важный, даже лицо такое озабоченное делает, как будто занят целый день. A на самом деле лодырь. Вот в прошлом году был председатель Коля Вьюнков, вот это был председатель! И в кино ходили, в театр, и газету такую выпустили, нас за нее шестиклассники даже чуть не побили. И в «Зарницу» победили всех. А этот только заседает — по два часа «пятиминутки» длятся. Жалко, Вьюнков с родителями на Север уехал. Вырвал Столбов из тетрадки лист. Стал Мослова рисовать. Голова у Мослова круглая, нос пупочкой, глаза хитрые и бегают, особенно когда струсит. А он все время трусит. То боится, что от старшей пионервожатой влетит, то, что его ребята переизберут. А уши-то, уши! Как это раньше Столбов не замечал. Нарисовал Столбов председателю длинные ослиные уши. И чтобы с зайцем не спутали, решил подпись сделать. Сначала написал: «Мосел-осел!» Посидел, подумал. Неубедительно. Стал стихи сочинять — получилось! Прямо целая басня Крылова:

Наш Васечка Мослов
Осел среди ослов!
В председатели прорвался,
Но ослом, как был, остался!

Сложил карикатуру вчетверо, написал: «Не вскрывать. Совершенно секретно. Пономареву И. Лично» — и послал записку по рядам. Но все смотрели и смеялись.
— Столбов! Повтори мой вопрос и ответь на него.
«Пропал», — подумал Столбов.
Медленно поднялся... И тут прозвенел звонок. Пономарев покатывался со смеху, разглядывая карикатуру. Вокруг него толпились ребята. Вдруг подбежал второгодник Сапогов, схватил карикатуру, захохотал своим дурацким смехом и потащил листок Мослову.
— Во! А? Во! Эта! Портрет! А? Васька покраснел, надулся и пошел на Панаму:
— Твоя работа?
— А что? Тут все правильно написано: «В председатели прорвался, но ослом, как был, остался!»
— Сейчас же порви! На моих глазах порви! — сказал Васька, а сам просто от злости трясется.
— Ты что! — не выдержал Столбов. — Это же произведение искусства! Это же сатирическая графика! Сатира графическая! Она, может, лет через сто будет в музее висеть! Ты, Васька, ее сохрани, через сто лет большие деньги заработаешь.
— Хорошо, — медленно сказал Мослов, — я ее сохраню.
— Носи, Вася, на здоровье! — заорал Столбов и вскочил на парту. Тут в класс вошел Борис Степанович.
— Ясно! — сказал он весело. — Теперь ясно, кто будет парты мыть.
— Да я только вскочил, — возмутился Столбов. — Другие все время бегают!
— Другие будут мыть в другой раз.
— Борис Степанович, вот! — Мослов протянул ему карикатуру. — Вот! — Он
словно гордился. - Вот, оскорбляют... В классе стало тихо.
— Ну, если это тебя оскорбляет... — сказал учитель.
— Значит, ты осел и есть! — крикнул Столбов и захохотал.
Борис Степанович глянул на него внимательно и сказал:
— Кстати, автор этих стихов себя и своих одноклассников тоже считает ослами.
— Это почему же? — удивился Столбов.
— А тут так написано: «Осел среди ослов», и я не понимаю, почему ослов так раздражает, что один из них «в председатели прорвался».

Вот и я не понимаю.

ЗЫ. Чтоб не разводить флуд на тему терминологии. Под выражением «нормальная литература» я подразумеваю то, что сегодня идиотическим образом обозвано большой литературой. Вообще, литература, она одна, если кто не в курсе. Но я пишу «нормальная» и делаю этот постскриптум, потому что толпы людей, соблазнённых в том числе и вами (я имею в виду, всеми вами, кто играет в эти грелки, рекламирует их, обсуждает и т.п.), этого уже не понимают. Они свято уверены, что литература делится на большую и какую-то ещё. Не знаю, на какую. На маленькую, наверно.

Читать дальше...

Свернуть