Сегодня в коммьюнити поклонников Михаила Щербакова было опубликовано чего-то на тему «Эволюция образа Марии в творчестве М. Щербакова». С автором разговаривать я сочла неуместным по причине очевидной несопоставимости нашего всего, так что давайте поговорим здесь. Вы любите Щербакова так, как люблю его я?
Должна начать издалека, а именно с отсылки к моему собственному (извините за нескромную апелляцию) «графоманскому» циклу 2004 — 2006 гг. Там незримым (ты видишь суслика? а он есть) эпиграфом к каждой записи должна стоять формула: «Мы всегда пишем только о себе, и ни о чём другом, кроме как о себе, мы не пишем». Я совершенно точно так или иначе озвучивала эту мысль несколько раз, но, вот, не знаю, удалось ли мне внушить хоть кому-то, что она есть альфа и омега всей литературы. Не удалось, скорее всего, потому что она всегда преподносилась как аксиома, то есть вещь, не требующая доказательств (ибо, поскольку она воистину аксиома, я никогда не видела и сейчас не вижу ни нужды, ни способа доказывать её). Тем не менее, она таки альфа и омега.
При чём тут Щербаков? Щербаков, естественно, тут при том, что он не исключение ни разу, он тоже пишет только о себе. И поэтому когда мы берёмся рассуждать на тему «Образ Марии в творчестве Щербакова» (хоть с эволюцией, хоть без), самым интересным, самым перспективным, самым потенциально глубоким предметом исследования в рамках заданной темы для аналитика окажется не Мария как таковая (зачем рассусоливать о том, что сказано открытым текстом и тем более выдавать это за анализ?), а как и всегда в подобных случаях, максимальная абстракция этой многоликой Марии, то есть женщина в мире мужчины, взаимоотношения мужчины и женщины. Вот давайте и попробуем кратенько.
Немножко условностей.
1. Тема — сабж. Извините за кондовую формулировку;
2. Я не замахиваюсь на полноценное исследование (чур меня) и вообще по большей части играю;
3. Я взяла для анализа все песни о Марии, существующие на данный момент, и больше ничего постороннего сюда не приплетала;
3. Я сделала плей-лист с соответствующей подборкой. Все песни, которые мною упомянуты, в этот плей-лист вошли, вы можете их прослушать. На тот случай, если вам понадобятся тексты, я к первому упоминанию каждого произведения даю ссылку на текст.
Поехали?
1
Имя «Мария» впервые появляется у Щербакова в далёком 1982 году, в песне «Капитан бравый»: Мария «была готова» за лирическим героем «хоть на край света» и к тому же «без лёгкого пути», но что-то у них с краем света не срослось. Лирический герой объясняет это так:
Я долгое время понимала это в том смысле, что герой — обыватель («тщедушная совесть»), которому край света попросту не нужен («Вовремя в дом влезть — вот моя доблесть»). Но спасибо одной моей приятельнице, которая по части человеческих отношений куда способней, чем я. Она сразу просекла суть и указала мне на неё без долгих объяснений, чем и заслужила мою бесконечную признательность. Тут дело, оказывается, в том, что наш бравый капитан
Видите ли, какая штука, он не любит Марию (ибо вообще боится кого-либо любить) и не готов к серьёзным отношениям с ней («Я ль не говорил ей: “Не жди, Мария”» — это прямое указание на то, что он перекладывает ответственность целиком на Марию, без декларации собственных предпочтений); он её принимает как удобную домохозяйку, которая безропотна и к тому же фертильна. При этом он, с одной стороны, мучается, осознавая свой брак как проституцию (он ничего, кроме физической близости, не даёт Марии взамен её долготерпению, искренней любви и готовности делить его судьбу), а с другой — не хочет и не собирается менять положение вещей («Эх, пилось бы, елось, и зачем мне смелость?»). Вот в этом, собственно, гнилая сущность его «тщедушной совести». Мария — женщина высокого полёта, щедрая и отважная, а её бравый капитан — банальный подонок, у которого не хватило духу отдать должное самоотверженности своей жены даже в таком маленьком акте, как наречение дочери.
Знает ли об этом сама Мария? Мне кажется, знает. Прожить с человеком многие годы, родить ему детей и не узнать главного — я в такой вариант не верю. Мария не дура.
Тогда, может быть, её тоже всё устраивает? Но это представляется мне ещё более неправдоподобным, чем слепота Марии. Она не обыватель.
Следовательно, остаётся только один вариант — Мария верит, что раньше или позже её любовь и преданность пробудят в бравом капитане то лучшее, на что он способен.
Откуда у неё такая уверенность? А вот тут мы должны признать за бравым капитаном хоть и одно-единственное, но несомненно положительное свойство — он не прячется от правды. Он правду видит, он её констатирует, он не пытается найти себе оправданий и, в конечном счёте, он трезво оценивает себя как человека с «тщедушной совестью». Вот за эту честность перед самим собой Мария и выдаёт ему неограниченный кредит доверия — и ждёт, когда же, в конце концов, тщедушная совесть окрепнет и заговорит в полный голос.
Заговорит ли? Это будет видно потом. Пока, во всяком случае, есть вероятность, что капитан небезнадёжен:
2
В 1984 году Щербаков пишет песню «Мария». На первый взгляд, она представляет собой прямое обращение к богоматери в том смысле, в каком её понимают католики. И можно было бы с лёгкостью трактовать её именно так, без глупостей и лишних семантических нагрузок, если бы двумя годами раньше мы не познакомились с бравым, но отставным капитаном. К тому же для христианской интерпретации этой песне не хватает общего контекста: Щербаков, бесспорно, не тупой материалист, но и назвать его христианином не получится (хотя, возможно, он и допускает существование бога, и даже в христианском варианте): мы часто встречаем слова «бог», «господь» в тексте от автора, находим однажды целую «Пречистую Деву», но явных христианских мотивов в его лирике, тем не менее, нет, и даже пресловутая «Пречистая Дева» упоминается им как нечто одно из многих, в том числе и по большей части вовсе не имеющих отношения к какой-либо религии (курьёза ради добавлю, что и наряду с Люцифером тоже).
Но когда Мария Щербакова не богоматерь, то кто она, почему и как утешила столько людей и откуда взялись её небеса?
Почему эти небеса грустны, хоть и прекрасны?
Почему они объявляют конец странствиям лирического героя?
Почему, в конце концов, у лирического героя не осталось «ни друга, ни верного пса», почему пристани его в огне и откуда взялись заросли бед?
Лирику вообще анализировать сложно, но именно эту — сложно в квадрате, поскольку, повторяю, явное здесь не есть истинное, а истинное выражено неявно. Мы ещё вернёмся к этой песне чуть ниже, а пока оставим её и пойдём по хронологической лесенке дальше.
3
1986 год. «Пустые бочки вином наполню…»:
Лирический герой вновь обращается к Марии, и это вновь капитан, хоть и не армейский.
Хоть и не армейский — но капитан. И есть ещё кое-что дающее нам понять, что мы уже знакомы с этим человеком:
Это слова неофита. Так может сказать только человек, впервые в жизни узнавший, что такое любовь. И вся песня, несмотря на постоянные упоминания грядущей смерти и невыносимости слёз, — сплошной позитив: тут и расправленные вширь паруса, и наполненные бочки, и рассвет, и поджаристый хруст востока, и общий мирный настрой «пирата». Тут даже закат окрашен в весенние цвета, а коварный туман бел, «как молоко».
А Мария — плачет. Точнее, готова, по мнению пирата, заплакать, потому что в каждой строфе он повторяет: «не плачь, пожалуйста». Она плачет, потому что не хочет расставаться с любимым.
Тут уместно задаться вопросом: каким образом она не хочет с ним расставаться? Есть ведь два варианта: удержать мужчину и разделить с ним его путь. Вот тут давайте вспомним Марию из «Капитана бравого»:
Теперь давайте немного включим фантазию и из двух равновероятных де-юре вариантов выберем наиболее вероятный де-факто — Мария из «Капитана бравого» и Мария из «Пустых бочек» — одно и то же лицо, недаром в «Капитане бравом» финал остался открытым. Нам такая гипотеза, как вы увидите ниже, откроет целый горизонт.
Прежде всего, поскольку мы договариваемся, что Мария та же самая, то и мужчина, которого она провожает, у нас получится тот же самый, ибо невозможно представить себе Марию из «Капитана бравого», которая ни с того, ни с сего, безо всяких видимых причин, бросила бы своего непутёвого мужа. Капитан, следовательно, тот же самый, он опять уходит и опять не берёт с собой Марию. Скотина, да?
Нет, на сей раз есть одно очень существенное отличие:
Мужчина здесь настаивает на том, чтобы Мария ждала его и в идеале дождалась («Всё ещё впереди»), но на крайний случай просто помнила бы о нём до самой смерти. Он, таким образом, уже отказался от обывательства и шаблонов («невсамделишный… пират»), уже готов к отношениям (хотя по-прежнему сохраняет за женой свободу выбора) и уже не спекулирует порядочностью Марии, а прямо утверждает, что было бы для него наиболее желательно. Другое дело, что счастья Марии это не приносит, потому что тип отношений, к которым склонен пират, её не устраивает: ему нужна далёкая Пенелопа, а она хочет быть близкой Марковной, бредущей за своим Аввакумом «до самыя до смерти».
Тут я хочу сделать маленькое лирическое отступление на тему оценок. Кто-то может сказать, что подонок не перестал быть подонком, потому что так и не дал женщине желаемое. Но по-моему, подонок перестал быть подонком в тот момент, когда справился со своей трусостью, не позволявшей ему воспринимать человеческие отношения всерьёз. Всё остальное — это вопросы предпочтений. Кому-то нравится любить на близкой дистанции, кому-то — на дальней, вот и всё. Предпочтения могут совпадать или не совпадать. Когда они не совпадают, людям бывает очень плохо, но подонками они от этого не становятся.
4
Спустя три года Щербаков пишет сразу две песни о Марии — «Меж этим пределом и тем…» и «Затем же, зачем рыжий клоун рыж…» И тут мы вдруг обнаруживаем, что Мария уже не принадлежит пирату, в прошлом бравому капитану.
Как?! Почему?!
А вот потому. Увидев фундаментальное противоречие между приоритетами — своими собственными и своего мужа, Мария именно теперь, когда муж из подонка превратился в нормального человека, решает разорвать отношения. Ибо это действительно мука, жить в постоянном конфликте интересов, когда желания несовместимы, но никто не готов отказаться от своих в угоду чужим. Думаю, что даже более того, если бы Мария стала ломать себя и любить на расстоянии, как хотелось мужу, она тем самым проявила бы к нему зверское неуважение и предала бы их общую теперь уже любовь, ведь пират полюбил её именно такой, какой она была, со всем её стремлением следовать за ним «хоть на край света».
Что характерно, вернувшийся из странствия пират сумел оценить этот жест по достоинству:
Он прекрасно понимает, что только благодаря Марии превратился из труса в отважного человека. Таким образом, он чувствует себя обязанным Марии, и это отражается в его молитве: «отними от меня, оставь для неё».
Он понимает так же и причины, по которым отношения дальше невозможны:
Именно вечность, и я недаром проводила аналогии между Пенелопой и Марковной — эти женщины попросту из разных эпох.
А вот теперь вернёмся к «Марии» — к той песне, которую мы отложили до времени в сторону:
Он не первый у Марии и не последний. Мария — это женщина, чьё предназначение — возвращать людям самих себя, верить в людей и силою своей веры даровать им личность, характер, свободу, способность созидать и нести ответственность за свои решения. У неё великое сердце, хватает на всех, и, расставаясь с очередным мужчиной, она не расстаётся со своей любовью к нему — потому нет и ревности со стороны её «бывших» (они никогда не оказываются бывшими в буквальном смысле и всегда могут рассчитывать на то, что, оступившись вновь, получат поддержку Марии ровно в том объёме, в каком она была оказана им прежде — косвенно нам на это укажет одна из следующих песен), потому и не ревнует, а лишь скорбит лирический герой. Её «небеса» — это вершина, к которой идёт бравый армейский капитан, все стартовые достоинства которого заключены лишь в способности не отворачиваться от правды. Они действительно прекрасны и грустны, эти небеса, и полны одиночества и бед (плохо быть нормальным человеком в мире подонков). Они и в самом деле «объявляют конец… странствиям», если под словом «странствия» понимать становление личности. И даже выражение «завещание я написал» в отсутствие собственно завещания приобретает смысл, ибо литания читает человек свободный, тогда как завещание написано рабом и публикации, таким образом, не подлежит.
Пройдёт ещё два года — и бывший бравый капитан, окрепнув совестью, скажет Марии: «Не плачь», — и уйдёт за море созидать своё королевство. Через три года он вернётся в опустевший дом: теперь, когда миссия Марии в жизни пирата выполнена, у неё появился другой подонок — и она не может иначе, поскольку в мире слишком много подонков и слишком мало невсамделишных пиратов, чтобы можно было терять время даром и размениваться на роль Пенелопы, даже если эта роль желательна для любимого мужчины.
Любовь, однако, повторяю, никуда не исчезает, и поэтому пирата тревожит не факт разрыва отношений, а то, что, судя по контексту, нынешний подонок Марии — такой подонок, по сравнению с которым любой прочий может показаться невинным ангелом:
Жандарм и провокатор, пёс системы — вот кто её теперешний жених. И пират, бывший армейский капитан с «тщедушной совестью», больше всего боится, что Марии не хватит жизни выполнить своё предназначение — у женишка, похоже, совести нету вовсе:
К тому же система, воспитавшая это чмо, слишком сильна и слишком инертна:
Судя по всему, война с системой — это и есть та «главная кадриль» Марии, для которой должно «хватить» во что бы то ни стало и ради чего один из спасённых ею готов пожертвовать даже собственной жизнью: mission is too impossible.
5
В 1991 году земной путь Марии заканчивается. Переживший бурю на море, вернувшийся из очередных странствий по Востоку и, похоже, здорово потрёпанный жизнью пират сталкивается с очередным мировоззренческим кризисом и привычно ищет опоры в Марии, но обнаруживает там, где раньше был её дом, «пустые стены» и надгробие — Мария небессмертна.
Помимо очевидного, мы тут находим и подтверждение нашей гипотезе, согласно которой Мария во всех песнях Щербакова — это одна и та же Мария (заодно, кстати, подтвердим и выводы, касающиеся её отношений с героем):
Первая строка цитаты — прямое указание на правильную интерпретацию «Капитана бравого». Во второй мы находим подтверждение трактовке «Пустых бочек…» Третья рассказывает нам о нынешнем положении вещей.
А вот что стало с жандармом? Кто победил в войне между Марией и системой, сделавшей из нормального некогда ребёнка (все клинически здоровые дети до определённого этапа нормальны) нравственного урода, пьющего чужую кровь?
Можете меня пристрелить, но я имею мнение, что сторож из этой песни и жандарм из предыдущей — это ровно в той же степени одно лицо, в какой все Марии — одна Мария. Не обосновывается никак, но судите сами: если Мария везде одна и та же, если лирический герой везде один и тот же, то с какой стати разными окажутся кровопийца из предыдущей песни и сторож из этой? Или мало вам трансформации, произошедшей с армейским капитаном, для того, чтобы поверить в возможную трансформацию кровопийцы?
Теперь по поводу вот этих строк:
Может показаться, что герой отрекается от своей любви. Но мы пока закончим с пятой частью, не подводя итогов, и перейдём к шестой — она многое объясняет и, без сомнения, объяснит.
6
В 1993 году песня «Кадриль» окончательно завершает историю Марии и её бравого капитана. Началась другая жизнь. Теперь лирический герой уже не амёба с «тщедушной совестью» и не восторженный влюблённый, это зрелый человек с богатым эмоциональным опытом. Он сумел смириться с утратой Марии и исцелиться после её смерти, не потеряв способности к глубоким переживаниям. Сейчас он вновь любит женщину, и эта женщина совершенно не похожа на Марию:
И вот здесь, в «Кадрили», мы находим самый справедливый из всех возможных финалов этой истории:
Помните, да? «Назвал сына Павел, а дочь — Нинель». Внутренний конфликт, с которого начался путь бравого капитана, наконец-то завершён: косяки прибиты, грабли убраны. Герой достиг той степени честности, которая позволяет ему спокойно принимать настоящее и прошлое и правильно расставлять приоритеты на будущее.
Но это только первый финал. Есть ещё и второй. Ибо сторож из предыдущей песни всё-таки не потому вычеркнул имя героя из «своей учётной книги», что герой отрёкся от Марии (отрёкся бы — не декларировал бы два года спустя свою готовность назвать дочь её именем). Тут другое. Тут дело в том, что Мария была не только возлюбленной пирата, а ещё и учителем: его эмоциональная зрелость — плоть от плоти её любви и готовности к самопожертвованию. Мария научила своего мужчину самому главному — видеть неочевидное и любить авансом:
Иными словами, ученик стал равным своему учителю. Во всяком случае разглядеть красоту в безобразии он уже может и уже даже настолько с лёгкостью, что преподносит это как само собой разумеющееся, а не как следствие собственной способности («ты казалась», «ты хранила», «отовсюду видная» — это он, конечно, скромничает, ибо на войне всё-таки как на войне, а не как на балу). Для настоящего фактического равенства ему, следовательно, не хватает лишь одного — превзойти учителя (потому что такова природа иерархии). И он превосходит Марию — в одном-единственном, ровно до той степени, какая позволяет ему оказаться с ней наравне уже совершенно по-настоящему:
Фокус в том, что «учётная книга», из которой оказался вычеркнут герой Щербакова, — это книга смертных: тех, кто должен был остаться с Марией — смертной.
А дальше начинается воистину другая жизнь. Одинокий и бесприютный, капитан, пират, флейтист, полоумный алхимик, приятель фармацевта, герой уходит куролесить по свету: любить женщин, воевать с мужчинами, играть в бадминтон, танцевать данс-макабр — и молчаливо хранить память о той, которая подарила ему вечность.
Вот такая сказочка вам на ночь, дорогие мои детишечки. «Другим и не обязан быть шедевр». А то «эволюция образа Марии»… Двадцать первый век, блин…
При чём тут Щербаков? Щербаков, естественно, тут при том, что он не исключение ни разу, он тоже пишет только о себе. И поэтому когда мы берёмся рассуждать на тему «Образ Марии в творчестве Щербакова» (хоть с эволюцией, хоть без), самым интересным, самым перспективным, самым потенциально глубоким предметом исследования в рамках заданной темы для аналитика окажется не Мария как таковая (зачем рассусоливать о том, что сказано открытым текстом и тем более выдавать это за анализ?), а как и всегда в подобных случаях, максимальная абстракция этой многоликой Марии, то есть женщина в мире мужчины, взаимоотношения мужчины и женщины. Вот давайте и попробуем кратенько.
Немножко условностей.
1. Тема — сабж. Извините за кондовую формулировку;
2. Я не замахиваюсь на полноценное исследование (чур меня) и вообще по большей части играю;
3. Я взяла для анализа все песни о Марии, существующие на данный момент, и больше ничего постороннего сюда не приплетала;
3. Я сделала плей-лист с соответствующей подборкой. Все песни, которые мною упомянуты, в этот плей-лист вошли, вы можете их прослушать. На тот случай, если вам понадобятся тексты, я к первому упоминанию каждого произведения даю ссылку на текст.
Поехали?
1
Имя «Мария» впервые появляется у Щербакова в далёком 1982 году, в песне «Капитан бравый»: Мария «была готова» за лирическим героем «хоть на край света» и к тому же «без лёгкого пути», но что-то у них с краем света не срослось. Лирический герой объясняет это так:
Да вот — мешала эта,
ах, круглая планета,
где края света нету
и некуда идти.
Я долгое время понимала это в том смысле, что герой — обыватель («тщедушная совесть»), которому край света попросту не нужен («Вовремя в дом влезть — вот моя доблесть»). Но спасибо одной моей приятельнице, которая по части человеческих отношений куда способней, чем я. Она сразу просекла суть и указала мне на неё без долгих объяснений, чем и заслужила мою бесконечную признательность. Тут дело, оказывается, в том, что наш бравый капитан
назвал сына Павел, а дочь — Нинель.
Видите ли, какая штука, он не любит Марию (ибо вообще боится кого-либо любить) и не готов к серьёзным отношениям с ней («Я ль не говорил ей: “Не жди, Мария”» — это прямое указание на то, что он перекладывает ответственность целиком на Марию, без декларации собственных предпочтений); он её принимает как удобную домохозяйку, которая безропотна и к тому же фертильна. При этом он, с одной стороны, мучается, осознавая свой брак как проституцию (он ничего, кроме физической близости, не даёт Марии взамен её долготерпению, искренней любви и готовности делить его судьбу), а с другой — не хочет и не собирается менять положение вещей («Эх, пилось бы, елось, и зачем мне смелость?»). Вот в этом, собственно, гнилая сущность его «тщедушной совести». Мария — женщина высокого полёта, щедрая и отважная, а её бравый капитан — банальный подонок, у которого не хватило духу отдать должное самоотверженности своей жены даже в таком маленьком акте, как наречение дочери.
Знает ли об этом сама Мария? Мне кажется, знает. Прожить с человеком многие годы, родить ему детей и не узнать главного — я в такой вариант не верю. Мария не дура.
Тогда, может быть, её тоже всё устраивает? Но это представляется мне ещё более неправдоподобным, чем слепота Марии. Она не обыватель.
Следовательно, остаётся только один вариант — Мария верит, что раньше или позже её любовь и преданность пробудят в бравом капитане то лучшее, на что он способен.
Откуда у неё такая уверенность? А вот тут мы должны признать за бравым капитаном хоть и одно-единственное, но несомненно положительное свойство — он не прячется от правды. Он правду видит, он её констатирует, он не пытается найти себе оправданий и, в конечном счёте, он трезво оценивает себя как человека с «тщедушной совестью». Вот за эту честность перед самим собой Мария и выдаёт ему неограниченный кредит доверия — и ждёт, когда же, в конце концов, тщедушная совесть окрепнет и заговорит в полный голос.
Заговорит ли? Это будет видно потом. Пока, во всяком случае, есть вероятность, что капитан небезнадёжен:
а что дальше — Бог весть, конец какой!
2
В 1984 году Щербаков пишет песню «Мария». На первый взгляд, она представляет собой прямое обращение к богоматери в том смысле, в каком её понимают католики. И можно было бы с лёгкостью трактовать её именно так, без глупостей и лишних семантических нагрузок, если бы двумя годами раньше мы не познакомились с бравым, но отставным капитаном. К тому же для христианской интерпретации этой песне не хватает общего контекста: Щербаков, бесспорно, не тупой материалист, но и назвать его христианином не получится (хотя, возможно, он и допускает существование бога, и даже в христианском варианте): мы часто встречаем слова «бог», «господь» в тексте от автора, находим однажды целую «Пречистую Деву», но явных христианских мотивов в его лирике, тем не менее, нет, и даже пресловутая «Пречистая Дева» упоминается им как нечто одно из многих, в том числе и по большей части вовсе не имеющих отношения к какой-либо религии (курьёза ради добавлю, что и наряду с Люцифером тоже).
Но когда Мария Щербакова не богоматерь, то кто она, почему и как утешила столько людей и откуда взялись её небеса?
Почему эти небеса грустны, хоть и прекрасны?
Почему они объявляют конец странствиям лирического героя?
Почему, в конце концов, у лирического героя не осталось «ни друга, ни верного пса», почему пристани его в огне и откуда взялись заросли бед?
Лирику вообще анализировать сложно, но именно эту — сложно в квадрате, поскольку, повторяю, явное здесь не есть истинное, а истинное выражено неявно. Мы ещё вернёмся к этой песне чуть ниже, а пока оставим её и пойдём по хронологической лесенке дальше.
3
1986 год. «Пустые бочки вином наполню…»:
Чужие люди твердят порою,
что невсамделишный я пират.
Лирический герой вновь обращается к Марии, и это вновь капитан, хоть и не армейский.
Хоть и не армейский — но капитан. И есть ещё кое-что дающее нам понять, что мы уже знакомы с этим человеком:
…ничего не помню…
Но не погибну, покуда тлеет
во мгле страданья огонь любви.
И я мечтаю, чтоб он пожаром
стал и объял бы моря.
Это слова неофита. Так может сказать только человек, впервые в жизни узнавший, что такое любовь. И вся песня, несмотря на постоянные упоминания грядущей смерти и невыносимости слёз, — сплошной позитив: тут и расправленные вширь паруса, и наполненные бочки, и рассвет, и поджаристый хруст востока, и общий мирный настрой «пирата». Тут даже закат окрашен в весенние цвета, а коварный туман бел, «как молоко».
А Мария — плачет. Точнее, готова, по мнению пирата, заплакать, потому что в каждой строфе он повторяет: «не плачь, пожалуйста». Она плачет, потому что не хочет расставаться с любимым.
Тут уместно задаться вопросом: каким образом она не хочет с ним расставаться? Есть ведь два варианта: удержать мужчину и разделить с ним его путь. Вот тут давайте вспомним Марию из «Капитана бравого»:
…она была готова за мной хоть на край света.
Теперь давайте немного включим фантазию и из двух равновероятных де-юре вариантов выберем наиболее вероятный де-факто — Мария из «Капитана бравого» и Мария из «Пустых бочек» — одно и то же лицо, недаром в «Капитане бравом» финал остался открытым. Нам такая гипотеза, как вы увидите ниже, откроет целый горизонт.
Прежде всего, поскольку мы договариваемся, что Мария та же самая, то и мужчина, которого она провожает, у нас получится тот же самый, ибо невозможно представить себе Марию из «Капитана бравого», которая ни с того, ни с сего, безо всяких видимых причин, бросила бы своего непутёвого мужа. Капитан, следовательно, тот же самый, он опять уходит и опять не берёт с собой Марию. Скотина, да?
Нет, на сей раз есть одно очень существенное отличие:
Но ты, Мария, не плачь, пожалуйста…
…сядь, смолчи, пережди,
не верь прохожему опрометчиво,
всё ещё впереди.
[…]
…это просьба моя
одна, но есть ещё и вторая:
к концу последнего дня
скажи священнику, умирая,
о том, что помнишь меня…
Мужчина здесь настаивает на том, чтобы Мария ждала его и в идеале дождалась («Всё ещё впереди»), но на крайний случай просто помнила бы о нём до самой смерти. Он, таким образом, уже отказался от обывательства и шаблонов («невсамделишный… пират»), уже готов к отношениям (хотя по-прежнему сохраняет за женой свободу выбора) и уже не спекулирует порядочностью Марии, а прямо утверждает, что было бы для него наиболее желательно. Другое дело, что счастья Марии это не приносит, потому что тип отношений, к которым склонен пират, её не устраивает: ему нужна далёкая Пенелопа, а она хочет быть близкой Марковной, бредущей за своим Аввакумом «до самыя до смерти».
Тут я хочу сделать маленькое лирическое отступление на тему оценок. Кто-то может сказать, что подонок не перестал быть подонком, потому что так и не дал женщине желаемое. Но по-моему, подонок перестал быть подонком в тот момент, когда справился со своей трусостью, не позволявшей ему воспринимать человеческие отношения всерьёз. Всё остальное — это вопросы предпочтений. Кому-то нравится любить на близкой дистанции, кому-то — на дальней, вот и всё. Предпочтения могут совпадать или не совпадать. Когда они не совпадают, людям бывает очень плохо, но подонками они от этого не становятся.
4
Спустя три года Щербаков пишет сразу две песни о Марии — «Меж этим пределом и тем…» и «Затем же, зачем рыжий клоун рыж…» И тут мы вдруг обнаруживаем, что Мария уже не принадлежит пирату, в прошлом бравому капитану.
Как?! Почему?!
А вот потому. Увидев фундаментальное противоречие между приоритетами — своими собственными и своего мужа, Мария именно теперь, когда муж из подонка превратился в нормального человека, решает разорвать отношения. Ибо это действительно мука, жить в постоянном конфликте интересов, когда желания несовместимы, но никто не готов отказаться от своих в угоду чужим. Думаю, что даже более того, если бы Мария стала ломать себя и любить на расстоянии, как хотелось мужу, она тем самым проявила бы к нему зверское неуважение и предала бы их общую теперь уже любовь, ведь пират полюбил её именно такой, какой она была, со всем её стремлением следовать за ним «хоть на край света».
Что характерно, вернувшийся из странствия пират сумел оценить этот жест по достоинству:
И если случится, что дня
не хватит для главной кадрили, -
Господь, отними от меня,
оставь для неё, для Марии...
Он прекрасно понимает, что только благодаря Марии превратился из труса в отважного человека. Таким образом, он чувствует себя обязанным Марии, и это отражается в его молитве: «отними от меня, оставь для неё».
Он понимает так же и причины, по которым отношения дальше невозможны:
Сошлись бы и наши пути,
но вечность легла между ними.
Именно вечность, и я недаром проводила аналогии между Пенелопой и Марковной — эти женщины попросту из разных эпох.
А вот теперь вернёмся к «Марии» — к той песне, которую мы отложили до времени в сторону:
Столько разных людей утешала ты.
Он не первый у Марии и не последний. Мария — это женщина, чьё предназначение — возвращать людям самих себя, верить в людей и силою своей веры даровать им личность, характер, свободу, способность созидать и нести ответственность за свои решения. У неё великое сердце, хватает на всех, и, расставаясь с очередным мужчиной, она не расстаётся со своей любовью к нему — потому нет и ревности со стороны её «бывших» (они никогда не оказываются бывшими в буквальном смысле и всегда могут рассчитывать на то, что, оступившись вновь, получат поддержку Марии ровно в том объёме, в каком она была оказана им прежде — косвенно нам на это укажет одна из следующих песен), потому и не ревнует, а лишь скорбит лирический герой. Её «небеса» — это вершина, к которой идёт бравый армейский капитан, все стартовые достоинства которого заключены лишь в способности не отворачиваться от правды. Они действительно прекрасны и грустны, эти небеса, и полны одиночества и бед (плохо быть нормальным человеком в мире подонков). Они и в самом деле «объявляют конец… странствиям», если под словом «странствия» понимать становление личности. И даже выражение «завещание я написал» в отсутствие собственно завещания приобретает смысл, ибо литания читает человек свободный, тогда как завещание написано рабом и публикации, таким образом, не подлежит.
Пройдёт ещё два года — и бывший бравый капитан, окрепнув совестью, скажет Марии: «Не плачь», — и уйдёт за море созидать своё королевство. Через три года он вернётся в опустевший дом: теперь, когда миссия Марии в жизни пирата выполнена, у неё появился другой подонок — и она не может иначе, поскольку в мире слишком много подонков и слишком мало невсамделишных пиратов, чтобы можно было терять время даром и размениваться на роль Пенелопы, даже если эта роль желательна для любимого мужчины.
Любовь, однако, повторяю, никуда не исчезает, и поэтому пирата тревожит не факт разрыва отношений, а то, что, судя по контексту, нынешний подонок Марии — такой подонок, по сравнению с которым любой прочий может показаться невинным ангелом:
Ты чёрную должность ему простишь.
И замуж без слов за него пойдёшь.
Постольку, поскольку щебечет стриж,
Ты будешь примерной женой. Ну, что ж.
Ты въедешь в одну из больших квартир,
где сможешь в избытке иметь всего,
и станешь там чистить его мундир,
и орден, и штатский костюм его.
Доходными будут его труды…
Жандарм и провокатор, пёс системы — вот кто её теперешний жених. И пират, бывший армейский капитан с «тщедушной совестью», больше всего боится, что Марии не хватит жизни выполнить своё предназначение — у женишка, похоже, совести нету вовсе:
Но помни: в бокале с шампанским — кровь
И слёзы, Мария. Не пей, не пей.
К тому же система, воспитавшая это чмо, слишком сильна и слишком инертна:
Но выше, чем флаги, — забор.
Трон старцев — тюрьма молодёжи.
На входе стоит мародёр.
На выходе стал мародёр же...
Судя по всему, война с системой — это и есть та «главная кадриль» Марии, для которой должно «хватить» во что бы то ни стало и ради чего один из спасённых ею готов пожертвовать даже собственной жизнью: mission is too impossible.
5
В 1991 году земной путь Марии заканчивается. Переживший бурю на море, вернувшийся из очередных странствий по Востоку и, похоже, здорово потрёпанный жизнью пират сталкивается с очередным мировоззренческим кризисом и привычно ищет опоры в Марии, но обнаруживает там, где раньше был её дом, «пустые стены» и надгробие — Мария небессмертна.
Помимо очевидного, мы тут находим и подтверждение нашей гипотезе, согласно которой Мария во всех песнях Щербакова — это одна и та же Мария (заодно, кстати, подтвердим и выводы, касающиеся её отношений с героем):
могу не знать отрады, могу не быть любимой,
могу не ждать, не помнить, могу не петь, не плакать,
могу не жить на свете, но не могу не умирать...
Первая строка цитаты — прямое указание на правильную интерпретацию «Капитана бравого». Во второй мы находим подтверждение трактовке «Пустых бочек…» Третья рассказывает нам о нынешнем положении вещей.
А вот что стало с жандармом? Кто победил в войне между Марией и системой, сделавшей из нормального некогда ребёнка (все клинически здоровые дети до определённого этапа нормальны) нравственного урода, пьющего чужую кровь?
И снова всё умолкнет. Но вскоре тихим шагом
из дома выйдет некто, должно быть, местный сторож,
и спросит, чем обязан.
Можете меня пристрелить, но я имею мнение, что сторож из этой песни и жандарм из предыдущей — это ровно в той же степени одно лицо, в какой все Марии — одна Мария. Не обосновывается никак, но судите сами: если Мария везде одна и та же, если лирический герой везде один и тот же, то с какой стати разными окажутся кровопийца из предыдущей песни и сторож из этой? Или мало вам трансформации, произошедшей с армейским капитаном, для того, чтобы поверить в возможную трансформацию кровопийцы?
Теперь по поводу вот этих строк:
И я солгу поспешно,
что перепутал адрес. И повернусь к воротам.
И засмеётся камень, и отшатнутся стебли.
И тихим шагом сторож пойдёт обратно к дому,
чтоб начертать отметку в своей учётной книге.
Так превратится в прочерк то, что когда-то было мной...
Может показаться, что герой отрекается от своей любви. Но мы пока закончим с пятой частью, не подводя итогов, и перейдём к шестой — она многое объясняет и, без сомнения, объяснит.
6
В 1993 году песня «Кадриль» окончательно завершает историю Марии и её бравого капитана. Началась другая жизнь. Теперь лирический герой уже не амёба с «тщедушной совестью» и не восторженный влюблённый, это зрелый человек с богатым эмоциональным опытом. Он сумел смириться с утратой Марии и исцелиться после её смерти, не потеряв способности к глубоким переживаниям. Сейчас он вновь любит женщину, и эта женщина совершенно не похожа на Марию:
Паче страсти жаждала ты вражды.
Я любил тебя, я сказал — изволь.
И вот здесь, в «Кадрили», мы находим самый справедливый из всех возможных финалов этой истории:
В генеральском раже свинцом соря,
в то же время думал я вот о чём:
если вдруг у нас родилась бы дочь,
почему б её не назвать Мари?
Помните, да? «Назвал сына Павел, а дочь — Нинель». Внутренний конфликт, с которого начался путь бравого капитана, наконец-то завершён: косяки прибиты, грабли убраны. Герой достиг той степени честности, которая позволяет ему спокойно принимать настоящее и прошлое и правильно расставлять приоритеты на будущее.
Но это только первый финал. Есть ещё и второй. Ибо сторож из предыдущей песни всё-таки не потому вычеркнул имя героя из «своей учётной книги», что герой отрёкся от Марии (отрёкся бы — не декларировал бы два года спустя свою готовность назвать дочь её именем). Тут другое. Тут дело в том, что Мария была не только возлюбленной пирата, а ещё и учителем: его эмоциональная зрелость — плоть от плоти её любви и готовности к самопожертвованию. Мария научила своего мужчину самому главному — видеть неочевидное и любить авансом:
Но и в самом что ни на есть аду,
в толкотне слепых полумёртвых войск,
ты казалась всё ещё столь жива,
что пресечь огонь я не мог никак.
И гораздо после, когда пожар
сам собою стал опадать, редеть,
ты хранила столь ещё свежий блеск,
что, смотря в бинокль, я сходил с ума.
Отовсюду видная средь руин,
ты была немыслима, как цветок;
не берусь конкретно сказать — какой,
полагаю всё же, что иммортель.
Иными словами, ученик стал равным своему учителю. Во всяком случае разглядеть красоту в безобразии он уже может и уже даже настолько с лёгкостью, что преподносит это как само собой разумеющееся, а не как следствие собственной способности («ты казалась», «ты хранила», «отовсюду видная» — это он, конечно, скромничает, ибо на войне всё-таки как на войне, а не как на балу). Для настоящего фактического равенства ему, следовательно, не хватает лишь одного — превзойти учителя (потому что такова природа иерархии). И он превосходит Марию — в одном-единственном, ровно до той степени, какая позволяет ему оказаться с ней наравне уже совершенно по-настоящему:
Если хочешь, действуй, дозоров нет.
Применяй картечь свою, Бог с тобой.
Подойди и выстрели мне в лицо.
Через два часа я приду в себя.
Фокус в том, что «учётная книга», из которой оказался вычеркнут герой Щербакова, — это книга смертных: тех, кто должен был остаться с Марией — смертной.
А дальше начинается воистину другая жизнь. Одинокий и бесприютный, капитан, пират, флейтист, полоумный алхимик, приятель фармацевта, герой уходит куролесить по свету: любить женщин, воевать с мужчинами, играть в бадминтон, танцевать данс-макабр — и молчаливо хранить память о той, которая подарила ему вечность.
Вот такая сказочка вам на ночь, дорогие мои детишечки. «Другим и не обязан быть шедевр». А то «эволюция образа Марии»… Двадцать первый век, блин…
- Читать в LiveJournal
Для справки: с начала осени 2008 г. по неизвестным причинам ЖЖ-трансляция не обновляется вообще; так что, если хотите получать обновления своевременно, лучше подписывайтесь непосредственно на RSS (читать об RSS-агрегаторах).